[Farida]

Из книги Галины Вишневской "Галина".
"В городе к тому времени начала работать музыкальная школа им. Римского-Корсакова. Я узнала, какой педагог там самый знаменитый. Им оказался Иван Сергеевич Дид-Зурабов, армянин, когда-то учившийся пению в Италии. У него был сладчайший тенор, он хорошо им владел, голосом показывал ученикам, как нужно петь отдельные музыкальные фразы, причем пел очень красиво, в итальянской манере и на итальянском языке. Все ученики млели от восторга и мечтали учиться только у него, чтобы получить итальянскую школу.
Он был самым модным педагогом - и с завидной легкостью портил голоса, как почти всегда, в общем-то, и бывает. Как это ему удавалось - никто не разумел, и я только теперь понимаю, в чем было дело. А тогда я пошла к нему.
В общем, стала я у него заниматься. И через три месяца пропали у меня верхние ноты. Сейчас я могу восстановить все свои тогдашние ощущения и проанализировать их, но в те дни я ничего не поняла - и несколько лет прошло, прежде чем вернулся ко мне мой прежний голос.
Дело в том, что у меня была природная постановка голоса - маски, грудного резонатора и дыхания, что в пении самое главное. Певцы годами учатся правильному дыханию, но часто так и не постигают этой основной тайны пения. Мне это было дано от Бога, я родилась с умением певчески правильно дышать, и его-то и лишил меня мой первый педагог. Он не должен был ломать моих природных данных, ему надо было осторожно вести меня, развивая музыкальность, общую культуру, давать разучивать нетрудные арии и т. д. Диапазон у меня был две с половиной октавы. Иван Сергеевич, постоянно говоря на уроках о крепкой опоре, о крепкой диафрагме и не объясняя, что это значит, в результате заставил меня зажать диафрагму, и сразу у меня перекрылось дыхание, сжалась гортань, и - прощай, верхние ноты! Да и вообще голос стал мельче.
Я начала искать педагога, чтобы попытаться вернуть себе голос, так надежно забитый "душкой" Иван Сергеичем, милейшим приверженцем "бельканто". Занималась я то с одним, то с другим педагогом, но ничего не получалось: голос приобрел низкие ноты, но верхний регистр был отрезан. Меня это не особенно печалило, потому что тот песенный репертуар, который я исполняла в концертах, требовал красивого среднего регистра и низких грудных нот, а они у меня были. Я так и решила - совершенствоваться как эстрадная жанровая певица.
Как-то зашла ко мне подруга, мы с ней болтали, пили чай, и вдруг она говорит:
- Знаешь, я все забываю тебе сказать: тут недалеко от тебя, на улице Маяковского, живет очень интересная старуха, учительница пения. Хочешь, зайдем к ней?
- Да неохота, надоели все эти преподаватели - одни шарлатаны кругом.
- Ну все равно, что дома-то сидеть? Погода чудесная, пойдем погулять и по дороге заглянем к ней. Что ты теряешь-то? Не понравится - больше не пойдешь.
- Ладно, пошли.
Открыла нам дверь совершенно седая женщина, ввела нас в маленькую, длинную, как пенал, комнату. Тамара меня с ней познакомила, и я попросила ее меня послушать.
- Какой у тебя голос?
А я думаю - ну что ей буду все объяснять, надоело уж, все равно никто не понимает, почему у меня исчезли верхние ноты.
- Меццо-сопрано.
- Хорошо, будем петь гаммы.
Начинаем с первой октавы, и я нижние ноты пою басом - стараюсь доказать ей, что у меня настоящее меццо-сопрано, а может быть, даже и контральто. У меня и и самом деле всегда были очень крепкие нижние ноты.
- Так, деточка, так, интересно, интересно...
Я еще больше поддаю внизу.
- Так, давай дальше, дальше.
А куда дальше? У меня выше "соль" второй октавы голос не идет.
- Выше я не могу, у меня низкий голос.
- Ну что ж, достаточно. Так вот, моя милая, у тебя не меццо-сопрано, а настоящее сопрано.
Я совершенно обомлела.
- Правда? Вот спасибо! Господи, я же помню, какие у меня были раньше верхние ноты! А потом пропали, и мне. никто не верит. Все педагоги, у кого я была, говорили мне, что у меня - меццо-сопрано. Как же вы узнали? Я уже шесть лет пою на сцене, и вы первая мне это говорите!
- Я поняла по переходным нотам второй октавы. У сопрано эти ноты - "ре", "ми-бемоль", "ми". Ты не умеешь включать на них головной регистр, а это запомни на всю жизнь! - ключ к верхним нотам. Ты должна умом понять эти ощущения, сознательно включать и переключать грудной, средний, головной регистры, научиться владеть своим дыханием. Природная постановка голоса большой соблазн для дураков и бездельников. Потому и теряют часто великолепные голоса, едва начав карьеру, что, не получив профессиональной подготовки, идут на сцену, надеясь только на природные данные. В общем, я буду тебя учить, и начнем мы сегодня же. Первое: как ты дышишь? Покажи-ка.
- Я не знаю.
- Хорошо. Тогда вздохни и спой эту фразу...
Она приложила руку к моей диафрагме, я запела.
- Чувствуешь, какая у тебя зажатая диафрагма? В такой судороге не то что петь - говорить-то невозможно. Попробуй, вздохни, как ты дышишь при пении, и скажи несколько слов.
Я делаю то, что она велит, и, конечно, даже разговорный голос у меня становится напряженным и тусклым, как из-под подушки.
- Чувствуешь, как ты сажаешь звук на горло? Если с таким дыханием можно еще кое-как петь на середине, то о верхних нотах не может быть и речи. Значит, так. Сейчас иди домой, только не смей дома петь сама, не пытайся понять все сразу, это невозможно - только голосу повредишь. Заниматься будем каждый день - это мое главное условие.
Всю свою жизнь я благодарю Бога, что встретила эту изумительную женщину, и сердце мое исполнено любви и благодарности к ее памяти. Вере Николаевне в то время было 80 лет. Она училась пению еще в прошлом веке у знаменитой Полины де Лукка, в Вене.
Итак, я стала у нее заниматься. Как солнце должно утром взойти и вечером сесть, так и я должна была каждое утро идти к ней на урок: это был закон.
Примерно через две недели, распевая меня, она вдруг остановилась и внимательно на меня посмотрела.
- Вера Николаевна, что вы на меня так смотрите? Я что-нибудь не так сделала?
- У тебя звезда во лбу, - сказала она.
Я не придала никакого значения ее словам - скорее, почувствовала неловкость. Так, думаю, просто хвалит старуха, чтобы я у нее занималась; все педагоги так делают. Да я и без ее комплиментов буду заниматься, мне интересно.
Больше всего занимались мы дыханием - чтобы освободить зажатую диафрагму. Специальными упражнениями освободили язык, нижнюю часть, гортань,- то есть освободили певческий аппарат. Через полгода я обрела свой полный диапазон две с половиной октавы. К тому времени занималась я, как одержимая. С мыслью о Вере Николаевне я засыпала, с мыслью о ней и просыпалась - и шла на урок. Другой жизни я не знала: съездить, на гастроли, заработать денег - и обратно в Ленинград, заниматься с Верой Николаевной. У нас с нею было удивительное взаимопонимание. Она меня чувствовала, как свой собственный организм. Бывало, я стою у нее за спиной, она меня не видит, но, слушая мое пение, делает замечания:
- Не опускай грудь, освободи гортань, не задирай язык, подними верхнюю губу и т. д.
Это было удивительно! Она голосом показывала мне вокальные приемы. Конечно, голос в 80 лет, да еще сопрано, не может звучать по-настоящему, но я моментально ее понимала, сначала копировала ее прием, а потом старалась сознательно разобраться в том, почему так и я быстро делала успехи, что к концу года уже пела у нее на уроках арии из опер Верди, Пуччини, Чайковского и т. д. Я стопроцентно переняла ее школу, чего, к сожалению, не смог сделать ни один из ее учеников".